СССР — всему миру пример

Ностальгическое эссе

За коммунистами пойдёшь — дорогу в жизни найдёшь!

Обратной дороги нет: её начало и конец — в запределье.

Мои друзья, знакомые и даже самые близкие нередко упрекают меня в том, что я «застрял» где-то в семидесятых и никак не могу выбраться. Отчасти это правда. Я прекрасно понимаю, в каком времени живу, и чувствую его остро, со всеми его тревогами и ритмом. Но ностальгия — тихая обитательница памяти — порой прокрадывается в самые беззащитные уголки сознания и наполняет их сладковато‑горьким, почти анестезирующим ядом воспоминаний.

Голоса и запахи

Вдруг всплывают образы друзей, родных лиц, запахи, звуки, интонации. Перед глазами — пионерские собрания, походы всем классом, служба в армии… И всё без капли негатива, только светлое и тёплое. Уютная школа с добрыми учителями и горячими обедами по рубль двадцать в неделю. Холодильник‑витрина военторга в гарнизоне, полный первоклассных продуктов.

А запах свежезажаренного хека! А мамин украинский борщ — густой, яркий, сваренный на бульоне из молодой телятины. А первая, распитая в подъезде с друзьями бутылка портвейна «Три семёрки» — горьковато‑сладкий вкус взросления.

И, конечно, приёмник VEF‑12 — с его таинственным скрипом и шипением, сквозь которые временами, упорно преодолевая советские глушилки, пробивался крамольный «голос из Вашингтона».

Анжела из запределья

С нежной иронией вспоминаю комсомольские собрания: двадцать пять уставших девчонок и мальчишек, после шести часов занятий, на полном серьёзе обсуждали судьбу американской правозащитницы Анжелы Дэвис.

Собрание вёл секретарь горкома — от него ощутимо тянуло коньяком и, возможно, бутербродом с красной икрой. Сидя на первой парте, я не выдержал и честно сказал: «Я хочу есть!» Эта фраза поставила жирный крест на моей комсомольской карьере: при единодушном одобрении меня исключили из рядов «героической организации». Забавно, но о самой Анжеле в тот вечер как‑то забыли…

Люди времени

Комсомольского билета я не жалел. Я любил политинформацию и верил в светлое будущее, по дороге в школу читая жизнеутверждающие транспаранты. Там всё было просто: надои выросли на три целых две десятых процента — и никого не волновала исходная цифра, которую, впрочем, и не публиковали.

Люди того времени были искренними и жизнерадостными, а твёрдая вера в курс партии делала их почти нечувствительными к «прелестям» западных ценностей, о которых время от времени рассказывали «Голос Америки» и легендарный Сева Новгородцев.

Курорты и исключения

Работящий люд ездил отдыхать в Ессентуки и Сухум, не мечтая о Карловых Варах и Золотых Песках — туда путь был лишь для высоких чинов и завмагов. И всё же зависти почти не было.

Помню, одного офицера за отличную службу премировали семейной путёвкой на Золотой Берег. Счастье продлилось до перрона: хмурые люди в штатском обменяли Болгарию на Крымский военный санаторий. Такая вот советская лотерея.

Медвежий угол

Особый уклад царил в военных городках — «медвежьих углах», затерянных в лесах. Жили неплохо: охота, рыбалка, коллективные походы за грибами. Почти каждый вечер мы, мальчишки, уходили за «колючку». Как уютно было зимними вечерами сидеть у костра, в котором пеклась картошка, и слушать тишину — прерывистую, как дыхание леса.

Запределье

Вот она, ностальгия. Вот она, тоска по прошлому — по детству, по времени, что стало для меня тем самым запредельем. И если обратной дороги нет, то память — единственная тропинка, по которой всё ещё можно пройти.