Разговоры о причинах распада СССР продолжаются уже несколько десятилетий. Историки, экономисты, политики предлагают свои версии: одни винят Горбачёва, другие — Ельцина, третьи — плановую экономику и системные ошибки управления.
Речь шла не о пророчестве, а о холодной оценке процессов, которые уже тогда начинали разбирать страну изнутри: через экономику, право, идеологию и отношение к силовым структурам.
Перестройка как точка разрыва: взгляд работника МВД
Конец 1980-х. Я служил в милиции Украинской ССР. Было видно: перестройка меняет принципы работы государства быстрее, чем оно успевает выстраивать новые правила и механизмы контроля.
Картину надлома задавали несколько ключевых процессов.
1. Легализация кооперативов
То, что ещё недавно относилось к сфере уголовно наказуемого, стало называться «инициативой» и «новым хозяйственным мышлением».
Старые критерии правомерности стремительно размывались: вчера за это нужно было сажать, сегодня — предлагалось поддерживать. Для правоохранительной системы это означало прежде всего потерю чёткого понимания, где заканчивается преступление и начинается «бизнес».
2. Социальное расслоение
Инженеры, рабочие, офицеры беднели. Одновременно формировался слой людей с доступом к дефициту, валюте, импортной технике.
Официальная риторика о равенстве всё меньше совпадала с реальной жизнью. Доверие к государству подтачивали не лозунги, а ежедневный диссонанс между обещанным и увиденным.
3. Конверсия предприятий
Оборонные заводы переводились на выпуск ширпотреба — кастрюль, велосипедов, мелкой бытовой продукции.
На бумаге это выглядело как разумная перестройка экономики. На деле влекло за собой сокращения, разрушение отлаженных производственных цепочек, дефицит, падение дисциплины и нарастающий управленческий хаос.
4. Дискредитация милиции и КГБ
С началом перестройки был запущен и другой процесс — системная дискредитация милиции и КГБ.
В прессе публиковались материалы:
- о зверствах сталинских репрессий,
- о роли НКВД,
- о злоупотреблениях органов в разные периоды советской истории.
О многом говорить было необходимо — слишком многое десятилетиями замалчивалось. Но подано это было так, что вместо аналитического разговора о прошлом страна получила тотальную демонизацию всего, что связано с формой и погонами.
Разговор о реформе заменили общим обвинением. Милиция и КГБ всё чаще воспринимались не как гаранты порядка, а как воплощение произвола.
При этом новые, прозрачные и понятные институты контроля ещё не были созданы. Фактически разрушили старую систему удержания ситуации, ничего не предложив взамен.
5. Подъём национальных движений
В союзных республиках возникали национальные движения и фронты. Сначала — как культурные, общественные, «просветительские» инициативы.
Затем они становились самостоятельными политическими игроками, а позже — опорой для решений о независимости.
Юридический распад СССР в начале 1990-х лишь закрепил то, что в политическом и общественном плане сложилось ещё к концу 1980-х.
Прогноз, звучавший задолго до финала
В эти годы один мой коллега, опытный опер, сказал фразу, которая запомнилась на всю жизнь:
«Союз развалится. Дальше будет озлобление и дикий капитализм».
Тогда это воспринималось как жёсткий, почти циничный вывод. Со временем стало понятно: он не гадал — просто трезво оценивал то, что видел вокруг.
Он точно уловил несколько вещей.
Кризис управляемости
Реформы запускались без отработанных механизмов реализации. Старые правила уже не действовали, новые существовали в виде лозунгов и указаний, а не устойчивых институтов.
Экономическое разрушение
Дефицит, конверсия, падение производства, расширение теневой экономики — всё это проявлялось уже к концу 1980-х. Речь шла не о перестройке системы, а о её демонтаже без ясного проекта взамен.
Рост самостоятельности республик
В союзных республиках формировались свои элиты, свои интересы и свои планы. Формально всё оставалось «единым», фактически шла подготовка к разделу пространства власти.
Гласность как удар по официозу без новой опоры
Гласность разрушала официальную мифологию, на которой держалась система, — под натиском разоблачений и публикаций о прошлом.
Но вместо неё не появлялось новой объединяющей идеи. Внутри страны всё сильнее ощущалась идеологическая пустота.
Общая нестабильность как фон жизни
Очереди, талоны, рост преступности, непредсказуемые решения сверху — всё это формировало не надежду на обновление, а тревогу и раздражение. Люди жили в режиме ожидания ухудшения.
1991 год: юридическая точка в уже идущем процессе
К моменту подписания Беловежского соглашения в 1991 году Союз был серьёзно разложен изнутри.
Документ стал не началом, а фиксацией итогов.
Через неделю после соглашения нас собрали в актовом зале и предложили принести присягу независимой Украине.
Большинство офицеров, русскоязычных, с советской биографией и службой за плечами, отказались. Кто не принимал новую политическую реальность, кто не видел себя в этом государстве, кто понимал, что это уже совсем другая история.
Я тоже отказался, уехал в Россию и начал новый этап службы — это уже отдельная глава.
По сути к 1991 году речь шла не о запуске распада, а о его оформлении.
Что в реальности убило Союз
Если убрать идеологические оценки и посмотреть на произошедшее как на совокупность системных ошибок, картина будет такой.
Потеря доверия к государственным институтам
Государство перестало выглядеть как структура, которая понимает, что делает и контролирует ситуацию. Правоохранительные органы одновременно демонизировали в публичном поле и лишали внятных ориентиров в практике.
Система утратила нормальное взаимодействие с обществом.
Экономический провал перестройки
Неподготовленная легализация кооперации, конверсия, разрушение производственных цепочек, дефицит, рост теневой экономики — всё это сделало экономику источником нестабильности.
Честный труд обесценивался, выигрывали прежде всего те, кто быстрее приспосабливался к провалам в системе.
Формирование национальных центров силы
В республиках сложились собственные властные группы, ориентированные на свои политические проекты.
Когда такая альтернатива союзному центру оформляется, вопрос «распадаться или нет» превращается в вопрос времени и техники.
Политическая недальновидность
Реформы шли рывками и несогласованно. Кооперативы разрешили раньше, чем придумали систему контроля. Гласность запустили раньше, чем общество оказалось готово к тяжёлому разговору о прошлом.
Старый фундамент подорвали, новый не успели заложить.
Социальное озлобление и зачатки дикого капитализма
К началу 1990-х разрыв между беднеющим большинством и теми, кто занял выгодные позиции в новой реальности, стал слишком заметен.
С одной стороны — очереди, снижение уровня жизни, ощущение бесправия. С другой — демонстративное потребление и ощущение, что правила больше не одинаковы для всех.
Общая ткань общества рвалась — не в лозунгах, а в повседневном опыте людей.
Так формировались зачатки дикого капитализма, о котором говорил мой коллега: агрессивного, неограниченного ни правом, ни моралью, выросшего на обломках старой системы.
Вместо заключения
Распад СССР не был внезапной катастрофой. Он стал финалом цепочки решений и процессов, разворачивавшихся годами — в экономике, политике, идеологии, в отношении к милиции и спецслужбам, в том, как государство перестало объяснять свои действия и отвечать за них.
Я услышал точный прогноз за восемь лет до официального конца не потому, что рядом оказался прорицатель. Просто один внимательный человек вовремя увидел: страна входит в режим самораспада.
Союз разрушили не в одну ночь и не одним подписанным документом. Его убили потерянное доверие, размытое управление, противоречивая экономическая политика и рождение дикого капитализма, начавшееся ещё при перестройке — в законах, газетных текстах, кабинетных решениях и настроениях людей.