Казалось, что страна держится не только на ракетах и нефти, но и на этих деревенских проводах, тянущихся от узла к каждому домику. Впрочем так оно и было…
Начальник без схем, но с идеей фикс
В нашей лаборатории нас было двое: я и мой начальник. По идее, старший по должности должен быть старшим по знаниям. В жизни всё вышло наоборот. В радиотехнике начальник разбирался примерно на уровне школьника из кружка «Юный радиолюбитель». Никаких тонких расчётов, анализа неисправностей, логики — максимум включить, выключить, постучать и посмотреть, не отпадёт ли чего.
Как он работал до моего появления, для меня до сих пор загадка. Но человек он был удивительно светлый, добрый и по-детски доверчивый. Технику тянул я, он брал на себя всё остальное: бумажки, разговоры с начальством, какие-то хозяйственные дела. Система держалась.
На фоне двадцати пяти тысяч вольт на аноде любая служебная иерархия казалась неважной и немного комичной.
Зато у моего начальника была одна навязчивая мечта. Он страстно хотел вступить в связь со своей тёщей. Не в родственную, а в самую что ни на есть плотскую. Это была не случайная фантазия, а настоящая идея фикс, с которой он жил годами.
Он мог часами рассказывать, как всё должно произойти: как он напьётся «до невменяемости», как «случайно» останется с ней наедине, как «само собой» всё закрутится. В его голове это выглядело не как жалкая интрижка, а как тщательно продуманная жизненная операция.
Собственная жена, по его словам, давно уже перестала интересовать. Главная интрига жизни, как он считал, сидела на кухне — в лице тёщи.
Деревня у железной дороги и мёртвый усилитель
Зимой нас отправили в небольшую деревню, которая стояла буквально в стороне от железной дороги на Ленинград. Мороз, ветер, снег, редкие составы по путям, вокруг тишина и редкий лай собак. Где-то среди этого зимнего пейзажа прятался радиоузел.
Мы нашли нужный дом. С улицы он выглядел как обычное сельское жилище. Внутри — знакомый уже вид: стойка с усилителем, кабели, лампы, приборы. Усилитель был абсолютно мёртв. Система в целом жила: питание подавалось, часть узлов откликалась. Но основная лампа молчала, как парторг без указаний сверху.
Начальник сразу взял на себя «кулинарный фронт» — ушёл искать сельский магазин, добывать водку и еду. Зима была суровая, работа нервная, спорить с такой инициативой не было смысла. Я остался наедине с техникой.
На аноде лампы было двадцать пять тысяч вольт. Это не фигура речи, а те самые вольты, после которых можно очень быстро закончить рабочий день навсегда.
Схема говорила простую вещь: есть огромная лампа, ей нужно анодное напряжение, катодное, смещение. Анод был на месте, питание работало, защита присутствовала. А вот минус четырнадцать вольт на катоде исчезли. На бумаге всё выглядело идеально: аккуратный резистор R-14, от него — нужное напряжение. В реальности этого R-14 будто вырезали из мира.
Я водил пальцем по схеме, сверял с проводами, мерил прибором, пересматривал узлы. На бумаге резистор был, в шкафу — нет. Усталость нарастала, пальцы коченели, голова гудела. Усилитель молчал, как заговорщик на допросе.
Высокое напряжение и низкие страсти
Пока я возился с высоковольтной частью, начальник вернулся с добычей из магазина. С тех пор он почти не замолкал. Вместо помощи в ремонте он сопровождал мои поиски непрерывным комментарием о тёще.
В его планах было всё: нужная степень опьянения, подходящая интонация, «случайное» откровение, полуобморочное состояние и финальная сцена, которую он проигрывал в голове снова и снова.
Я пытался вытащить из этой груды железа логичную схему, а рядом шёл поток фантазий: как зайти на кухню, как ненароком коснуться руки, как «перепутать» комнату, как не успеть протрезветь раньше времени. Сплетение высокого напряжения в шкафу и приземлённых эротических сюжетов вокруг меня стало слишком плотным.
Критический момент наступил, когда наконец нашлась причина неисправности. Резистор R-14 я обнаружил, наглухо припаянным к корпусу. От его второго вывода уходил тот самый провод с минус четырнадцатью вольтами, которых я безуспешно искал по всей схеме. Вся система держалась на этом полуподпольном инженерном решении.
К этому моменту усталость, холод, двадцать пять тысяч вольт в шкафу и бесконечные разговоры про тёщу сложились в один большой внутренний хлопок. Я сорвался на крик. Сказал ему много лишнего — и про квалификацию, и про тёщу, и про момент, когда лучше молчать.
Он обиделся, сел в стороне, замолчал. Часа два мы работали в вязкой, тяжёлой тишине. Я довёл усилитель до ума, лампа заработала, система ожила, деревня снова получила своё радио.
Водка, мир и операция «Тёща»
Надо отдать ему должное. Человек он был отходчивый. Когда усилитель начал работать как надо, он не устроил ни скандала, ни обидного молчания «на неделю». Просто ушёл, в магазин, принёс ещё водки, докупил еды. Мы сели за стол в этом деревенском доме, где в углу мирно гудела стойка с двадцатью пятью тысячами вольт, и выпили.
Напряжение спало. Мне стало его жалко — не как начальника, а как человека с этой странной, навязчивой мечтой, в которой он, похоже, пытался компенсировать собственную пустоту и усталость от жизни.
В какой-то момент я поймал себя на мысли, что ремонтировать высоковольтный усилитель проще, чем разбираться в чужих желаниях и страхах.
Из жалости и дружеского участия я в итоге сел и начал с ним вместе «проектировать» план. Не электрическую схему, а подробную операцию по соблазнению тёщи. Мы честно разобрали все варианты: от откровенно безумных до теоретически возможных. Обсуждали, где он точно наломает дров, где тёща выставит его за дверь, а где, по его логике, «есть шансы».
Часа два мы занимались этим почти серьёзно, почти в шутку. Чем всё закончилось потом — не знаю. В жизни много историй, у которых для стороннего наблюдателя нет финала. Но тот зимний день помню очень ясно.
Послесловие без морали
Из этой истории можно вывести сколько угодно правильных выводов про дисциплину, технику безопасности, квалификацию персонала и стандарты монтажа. Можно сказать, что минус четырнадцать вольт, — метафора всего хозяйства, где под красивыми отчётами нередко прячутся провода, припаянные «на глаз».
Одни люди всю жизнь чинят чужие схемы, чтобы система хоть как-то работала. Другие живут в своих фантазиях о большой запретной любви, даже если эта любовь — к собственной тёще.
Иногда эти два мира пересекаются в маленьком деревенском доме возле железной дороги: среди снега, водки, двадцати пяти тысяч вольт и минус четырнадцати, спрятанных в странной ручке на корпусе. Всё это складывается в один очень человеческий эпизод, который почему-то хочется помнить — и рассказать.